Рассказ-быль

Александр Емельянович Яценко относится к поколению, как теперь говорят, детей войны. Сейчас он живёт в станице Задоно-Кагальницкой, а тогда, в 1943-м, жил в хуторе Топилине. И были у него два друга, такие же подростки Коля Калашников и Витя Масуренко. Вместе промышляли в голодное время « подножным кормом». И сдружились на всю жизнь.

По-разному сложились судьбы ребят. Николай Григорьевич (светлая ему память) стал счётным работником и служил родному совхозу «Топилинский» в «чине» бухгалтера. Виктор Васильевич предпочел легендарную профессию сельского кузнеца. И «от серпа и молота», а точнее — «от молота» его в советское время дважды выдвигали и избирали депутатом областного Совета народных депутатов. Он уже, конечно, на заслуженном отдыхе, живёт там же, в родном хуторе и недавно отметил свой 75-летний юбилей.

Александр Емельянович Яценко (в рассказе он просто Шурка) стал офицером. С золотой медалью закончил Харьковское танковое училище, затем, тоже с отличием, Академию бронетанковых войск. Командовал танковым полком, преподавал в академии, работал и за границей. Уволился из армии в звании полковника, вернулся на Дон.

С другом детства Виктором Масуренко «настоящий полковник» встречается часто. И, конечно, не обходятся без воспоминаний. Так вот, в одну из встреч вспомнили они и про суп кондёр, а присутствовавший при этом племянник Александра Яценко — московский писатель Валерий Латынин запомнил сюжет и превратил его в рассказ-быль, сохранив документальность событий и подлинные имена героев. «Я помню дядю молодым и помню его друзей, — говорит В.А. Латынин. — Таких чистых, искренних, верных в дружбе парней я мало встречал в жизни. Поэтому воспоминания дяди без особого труда обрели литературную форму. Надеюсь, что рассказ-быль найдёт отклик в сердцах читателей «Семикаракорских вестей».

Т.КУЛИНИЧ.

СУП КОНДЁР

(Быль из военного детства)

Раннее майское утро 1943 года. Солнце медленно всплывает оранжевым шаром над пологими холмами за хутором Топилиным. Взрослые хуторяне уже направились на работу в полевые бригады и на скотные дворы. На улицах пустынно и тихо. Только воробьи и скворцы затевают утреннюю спевку. Кочетов не слышно. Съели всех. Зимой через хутор драпали из-под Сталинграда румыны. Потом наши войска наступали с боями. Раненые несколько месяцев лежали в школе и домах хуторян. Все запасы продуктов иссякли. Голодные старики и дети не торопятся вставать с постелей, зорюют. А к шестилетнему Шурке уже заявились его друзья – Коля Калашников и Витя Масуренко.

Коля, в курене которого имелись настоящие ходики с гирями, важно прошепелявил:

— Фурик, уже семь цасов, а ты дрыхнешь. Вставай играть.

Шурка нехотя спустил ноги с лавки, на которой лежал на старом пальто вместо матраса.

Витя мечтательно процедил сквозь прорехи выпавших зубов:

— Пожрать бы чево-нибудь! Брюхо урчит после стакана молока и шшавля.

Шурка с Колей переглянулись, сглотнув голодную слюну. Мысль о еде и их мучила постоянно.

Коров в хуторе почти не осталось. Часть реквизировали оккупанты, часть пустили под нож зимой сами хозяева, спасаясь от голода. Да только вот теперь надежд на выживание без кормилицы семьи оставалось всё меньше. Многие пухли от голода, умирали старики и дети.

В Шуркиной семье корову чудом уберегли, сами голодали, старшая сестра Аня и брат Коля ходили за десятки километров к дедушке Антону на реку Маныч за продуктами, но бурёнку резать не стали. Теперь она семью спасает. Но Шуркина мама Лёля наливает после дойки шесть кружек молока, по числу едоков, остатки несёт соседям Гордеевым — у них зимой умер от голода Шуркин одногодок Вася, да и у остальных членов семьи «еле-еле душа в теле», как говорила мама.

Конечно, в блокадном Ленинграде ещё хуже приходится жителям, но и в Топилине давно забыли вкус настоящего хлеба. Вместо хлеба пекли лепёшки из колотика (перекати-поле), добавляя немного отрубей или толчёной кукурузы. Эти лепёшки отдалённо напоминали хлеб, но сильно горчили и вызывали изжогу и боли в желудке. Колотик обильно рос в Сальской степи и даже в сильную засуху эта колючая трава выполняла три функции: скошенная зелёной, она шла на корм скоту, грубые стебли использовались на топку печей, а семена размером с маковые зёрна заменяли муку. Но к концу мая и этот «хлеб» иссяк — собрали все шары перекати-поля в округе хутора.

С наступлением весны вся съедобная зелень шла на приготовление пищи. В зелёные борщи или супы закладывали крапиву, лебеду, щавель, ботву свеклы и моркови. «Деликатесом» являлись молодые побеги ревеня, акации, винограда, корни чакана (аира), ну а «кашка» — цветы акации – была главным десертом. Многие местные жители, особенно пацанва, охотились на сусликов, выливали из нор, обдирали шкурки и готовили из тушек зверьков, похожих на крыс, шулюм. Но в Шуркиной семье мясом степных грызунов брезговали. Не ели этой «дичи» и Коля с Витей.

Сглотнув голодную слюну, Шурка предложил друзьям:

— А давайте сварим суп кондёр.

«Кондёр» означает в переводе с французского языка «простой» – густой казачий суп или походная каша из пшена, овощей, зелени и яиц. Бесхитростная и быстрая в приготовлении похлёбка.

— Это здорово! – воскликнул Витя. Но немного подумав, добавил: — А из чего мы его сварим и где бурьян сухой добудем?

Коля уже лихорадочно соображал:

— Воды принесём из колотца бабы Ули Мальковой. У неё сладкая…

Витя продолжал свои мысли вслух:

— Чем топить? Дров нет, бурьяна нет, кизяки все пожгли, а утрешние ещё не затвердели на солнце.

Коля обрадовал друзей ценным решением:

— Я принесу старую метлу, там много сухих веток.

Шурка тоже нашёл выход из затруднительной ситуации:

— А я гребу сухую траву на базу, для розжига само то, что надо.

— Сбегаю домой, — добавил Витя, — принесу несколько кизяков и трут с кресалом.

Минут через пятнадцать-двадцать в Шуркином дворе возле горнов (уличной печи) лежал необходимый запас топки и на плите стоял пятилитровый чугунок с водой из соседского колодца. Оставалось решить, из чего варить кандёр, и высечь огонь.

Витя уже был готов добывать огонь стародедовским способом, но Шурка – некоронованный атаман их ватаги – остановил друга:

— Нет, пацаны, рано разводить огонь, надо же сначала что-то из продуктов в чугунок положить, а у нас ничего нет.

Коля опять первым отозвался:

— Щас принесу трошки кукурузной толчёнки.

Витя почесал русоволосую голову, стриженную овечьими ножницами, и тоже сообразил, что может добыть для затеянного варева:

— У нас шшавля много. Пойду, нарву пучок.

Оба друга отправились за обещанными припасами. Шурка тоже пошёл в огород, сорвал десяток листьев со свеклы, посаженной на семена, несколько луковых перьев и побегов молодого укропа.

Вскоре компания вновь собралась вместе и ребята стали обсуждать рецепт приготовления супа.

— Надо бы жиру или сала, — размечтался Витя.

— Откель ево взять? – обронил Коля. – Нету ни у кого. Казаки в кандёр, когда не было мяса, яйца размешивали.

— Да..а, яичек хорошо бы разбить в суп, — согласился Шурка — но наша единственная кура три недели назад запропала, ни одного яичка не осталось. Думали, украл кто да и отвернул ей голову. А недавно появилась с выводком цыплят. В зарослях дерезы высидела потомство. Во как! Токо яичек сичас не несёт. А давайте сходим на третью бригаду и наберём воробьиных. Я до войны бывал с папой в сарае для быков, гнёзд там тьма.

Ребята согласились, что идея хорошая. Только Коля сказал, что подождёт друзей дома. Три года назад он повредил бедро и сильно хромал, ему тяжело было идти больше километра в третью бригаду. Шурка и Витя вдвоём отправились через сады и лиман на скотный двор.

Во дворе третьей бригады никого не было. Люди и быки работали в поле. В сарае царил полумрак и шумел многоголосый птичий базар. Толстая соломенная крыша изнутри напоминала пчелиные соты, так много под ней было налеплено ласточкиных гнёзд на всех деревянных конструкциях. Воробьи устроили свои гнёзда в виде маленьких дупел прямо в соломе.

Лестницы поблизости не оказалось. Посовещавшись, друзья решили проблему подъёма следующим способом: более рослый Витя присел на корточки, Шурка забирался ему на плечи, Витя поднялся и доставил друга к птичьим гнёздам. О таре для яиц ребята заранее не позаботились, и Шурка складывал добычу за пазуху. После третьего подъёма он почувствовал, что живот у него стал мокрым. Пришлось снимать рубаху и оттирать живот и рубаху соломенной трухой. При новом подъёме вверх он стал складывать яички не за пазуху, а в свою тюбетейку, которую при спуске отдавал Вите. В каждом гнезде Шурка оставлял по паре яиц, чтобы у птиц было потомство.

Набрав полную тюбетейку серых яичек, размером с небольшую алычу или тёрн, уставшие, но довольные друзья вышли на улицу и осмотрели свою добычу. Среди треснувших яичек оказалось немало с зародышами. Решили пересмотреть и отбраковать яйца дома, что-то пойдёт в суп, а что-то достанется котам и собаке Тигре.

В хутор возвращались торопливо, не замечая ни яркой зелени и цветов вокруг, ни пения птиц, — голод подгонял.

Войдя в свой двор, Шурка кликнул Колю, жившего рядом. Друг тут же выскользнул из-за двери на улицу. Возле калитки он столкнулся с Шуркиной мамой. Они одновременно подошли к горну, где стояли приятели, и удивлённо уставились на Шурку.

Коля, тыча пальцем в живот друга, озадаченно спросил:

— Это чиво?

Шурка и Витя, взглянув на указанное место, затряслись от смеха. Мама, облегчённо вдохнув, опустилась на скамейку, смахнула с лица то ли пот, то ли слёзы и засмеялась вслед за мальчишками. На Шуркином животе красовалось огромное жёлтое с красными ошмётками птичьих зародышей и прилипшей соломенной трухой пятно, очень напоминавшее гнойную рану. На подобные отметины войны хуторяне успели насмотреться, пока в Топилине располагался полевой госпиталь.

Витя и Коля, продолжая хохотать, выдали дуэтом:

— Тётя Лёля, а Шурка тижило поранитый…

Увидев полную тюбетейку птичьих яиц, мама догадалась, в чём дело. Она обмыла живот сына и вытерла чистой тряпицей. Успокоившись от смеха, спросила ребят:

— И что вы тут задумали стряпать?

— Исть сильно хочется, — за всех ответил Витя, — хотели сварить суп кондёр.

— Ну, давайте, стряпухи, поглядим, из чего вы собрались варить свой суп.

Изучив мальчишеские заготовки, мама выплеснула из чугунка часть воды, пояснила, как нарезать зелень и в каком порядке что закладывать. Потом взяла поочерёдно два яичка и посмотрела сквозь них на солнце.

— Первое с зародышем, а второе годится для готовки, — сказала она. – А теперь сами проверьте все яйца.

Мальчишки шустро пересмотрели всю партию яичек и разложили их на две кучки.

Шурка затолкал в топку сухую траву и ветки от метлы.

Витя достал своё «огниво» — камешек и стальную плашку, стал высекать из камня искры на трут – ветхую тряпицу. После нескольких попыток искра попала на трут и он начал тлеть. Мальчишка усердно дунул раз семь на маленькое красное пятнышко, и оно начало увеличиваться, расползаясь по тряпице. Язычок огня лизнул сухую траву, она занялась более сильным пламенем, подпалила ветки, от них загорелись кизяки (сухие коровьи «лепёшки») и горны выдохнули белесый дымок из трубы. Дело пошло.

Когда вода в чугунке закипела и туда были засыпаны все имевшиеся продукты, Шуркина мама принесла из погреба маленькую плошку квашеной капусты.

— Соли нет, капусты добавите в суп, и станет он подсоленным, — сказала она ребятишкам и похвалила за проявленную смекалку по приготовлению еды. Потом попросила Шурку: — Сходи, сынок, на улицу, погляди, где там Мурка наша задержалась. Наверное, опять в канаве возле Леоновых траву щиплет?

Шурка знал, что мама специально пришла с колхозного огорода за два километра от хутора, чтобы подоить корову, и он стремглав помчался за калитку.

Корова, отмахивая хвостом надоедавших ей мух и слепней, старательно выщипывала сочную траву со дна канавы недалеко от дома Леоновых.

— Мурка, Мурка, — позвал Шурик, — иди домой!

Подняв голову, корова посмотрела на мальчишку, словно раздумывая, стоит ли реагировать на его слова, и медленно, с достоинством двинулась к своему двору.

Хозяйка встретила бурёнку ласковым укором:

— Ты что же не торопишься молоко сцеживать, аль не накопила ещё цебарку? Пойдём, пойдём, освобожу тебя от тяжёлой ноши, кормилица наша, умница.

И они, как две сердечные подруги, пошагали рядышком к базу.

Подоив корову, Шуркина мама налила мальчишкам по кружке молока, которые они стремительно опустошили, и снова занялись стряпнёй. Мурку хозяйка выпустила за ворота с напутствием: «Видишь, все заняты делом, ступай сама в стадо». И корова послушно пошла на восточную окраину хутора, в сторону «толоки», куда пастух каждый день пригонял стадо для обеденной дойки.

Чтобы доварить суп, мальчишкам пришлось собрать ещё несколько коровьих «лепёшек», едва-едва затвердевших под жарким майским солнцем, и сунуть их в печь. Над плитой растекался приятный запах кизячного дымка и аромат булькающего варева.

Обступив чугунок со всех сторон, мальчишки жадно смотрели на его содержимое, принюхивались и то и дело спрашивали друг друга: «Можа, уже сварился?»

Наконец Шурка на правах хозяина зачерпнул деревянной ложкой супа со дна чугунка, стал усиленно дуть на содержимое. Немного отхлебнув из ложки, он передал её Коле, тот в свою очередь – Вите. Проба проходила молча.

Витя облизал ложку, удовлетворённо прижмурившись, и изрёк:

— А вкусно-то как!

Тогда все трое дружно закричали:

— Ура! Получилось!

Миски друзья принесли заранее, каждый – свою личную. Посуда была в большом дефиците.

Перемешав суп и зачерпнув деревянным половником первую порцию, Шурка спросил:

— Кому?

— Мине, — протянул миску Витя. И Шурка вылил кондёр в его посуду.

— Кому? – зачерпнул снова.

— Тебе, – сказал Коля.

Шурка опрокинул половник в свою миску, стоявшую на табуретке.

Третий половник уже без вопросов он опростал в Колину посудину, сказав при этом:

— Пока по трошки, чтобы быстрей остывало. Съедим, ещё налью.

— Угу, — промычал Витя, обжигаясь горячим супом.

Коля тоже согласно закивал головой, не отрываясь от еды.

Лица ребят выражали такое блаженство, какого ещё никогда не приходилось им испытывать за голодные военные годы.

Литературная обработка Валерия ЛАТЫНИНА